Неточные совпадения
Когда он вошел в маленькую гостиную, где всегда
пил чай, и уселся в своем кресле с книгою, а Агафья Михайловна принесла ему
чаю и со своим обычным: «А я сяду, батюшка», села на стул
у окна, он почувствовал что, как ни странно это
было, он не расстался с своими мечтами и что он без них жить не может.
— Подайте
чаю да скажите Сереже, что Алексей Александрович приехал. Ну, что, как твое здоровье? Михаил Васильевич, вы
у меня не
были; посмотрите, как на балконе
у меня хорошо, — говорила она, обращаясь то к тому, то к другому.
Когда Левин вошел наверх, жена его сидела
у нового серебряного самовара за новым чайным прибором и, посадив
у маленького столика старую Агафью Михайловну с налитою ей чашкой
чая, читала письмо Долли, с которою они
были в постоянной и частой переписке.
Он почти ничего не
ел за обедом, отказался от
чая и ужина
у Свияжских, но не мог подумать об ужине.
Алексей Александрович велел подать
чай в кабинет и, играя массивным ножом, пошел к креслу,
у которого
была приготовлена лампа и начатая французская книга о евгюбических надписях.
— Сейчас, сейчас. На другой день утром рано приехал Казбич и пригнал десяток баранов на продажу. Привязав лошадь
у забора, он вошел ко мне; я попотчевал его
чаем, потому что хотя разбойник он, а все-таки
был моим кунаком. [Кунак — значит приятель. (Прим. М. Ю. Лермонтова.)]
Он думал о благополучии дружеской жизни, о том, как бы хорошо
было жить с другом на берегу какой-нибудь реки, потом чрез эту реку начал строиться
у него мост, потом огромнейший дом с таким высоким бельведером, [Бельведер — буквально: прекрасный вид; здесь: башня на здании.] что можно оттуда видеть даже Москву и там
пить вечером
чай на открытом воздухе и рассуждать о каких-нибудь приятных предметах.
— Как же бы это сделать? — сказала хозяйка. — Рассказать-то мудрено, поворотов много; разве я тебе дам девчонку, чтобы проводила. Ведь
у тебя,
чай, место
есть на козлах, где бы присесть ей.
В другой раз Александра Степановна приехала с двумя малютками и привезла ему кулич к
чаю и новый халат, потому что
у батюшки
был такой халат, на который глядеть не только
было совестно, но даже стыдно.
— Вот какая просьба:
у тебя
есть,
чай, много умерших крестьян, которые еще не вычеркнуты из ревизии?
— Вот говорит пословица: «Для друга семь верст не околица!» — говорил он, снимая картуз. — Прохожу мимо, вижу свет в окне, дай, думаю себе, зайду, верно, не спит. А! вот хорошо, что
у тебя на столе
чай,
выпью с удовольствием чашечку: сегодня за обедом объелся всякой дряни, чувствую, что уж начинается в желудке возня. Прикажи-ка мне набить трубку! Где твоя трубка?
Купцы первые его очень любили, именно за то, что не горд; и точно, он крестил
у них детей, кумился с ними и хоть драл подчас с них сильно, но как-то чрезвычайно ловко: и по плечу потреплет, и засмеется, и
чаем напоит, пообещается и сам прийти поиграть в шашки, расспросит обо всем: как делишки, что и как.
— Я думаю, архимандрит не давал вам и понюхать горелки, — продолжал Тарас. — А признайтесь, сынки, крепко стегали вас березовыми и свежим вишняком по спине и по всему, что ни
есть у козака? А может, так как вы сделались уже слишком разумные, так, может, и плетюганами пороли?
Чай, не только по субботам, а доставалось и в середу и в четверги?
Хозяйка побранила ее за раннюю осеннюю прогулку, вредную, по ее словам, для здоровья молодой девушки. Она принесла самовар и за чашкою
чая только
было принялась за бесконечные рассказы о дворе, как вдруг придворная карета остановилась
у крыльца, и камер-лакей [Камер-лакей — придворный слуга.] вошел с объявлением, что государыня изволит к себе приглашать девицу Миронову.
Прошу ко мне пожаловать на чашку
чаю: сегодня
у меня
будет военный совет.
Ночь
была не хороша для Базарова… Жестокий жар его мучил. К утру ему полегчило. Он попросил, чтоб Арина Власьевна его причесала, поцеловал
у ней руку и
выпил глотка два
чаю. Василий Иванович оживился немного.
Судаков сел к столу против женщин, глаз
у него
был большой, зеленоватый и недобрый, шея, оттененная черным воротом наглухо застегнутой тужурки,
была как-то слишком бела. Стакан
чаю, подвинутый к нему Алиной, он взял левой рукой.
Он перешел в столовую,
выпил чаю, одиноко посидел там, любуясь, как легко растут новые мысли, затем пошел гулять и незаметно для себя очутился
у подъезда дома, где жила Нехаева.
— Вообще выходило
у него так, что интеллигенция — приказчица рабочего класса, не более, — говорил Суслов, морщась, накладывая ложкой варенье в стакан
чаю. — «Нет, сказал я ему, приказчики революций не делают, вожди, вожди нужны, а не приказчики!» Вы, марксисты, по дурному примеру немцев, действительно становитесь в позицию приказчиков рабочего класса, но
у немцев
есть Бебель, Адлер да — мало ли? А
у вас — таких нет, да и не дай бог, чтоб явились… провожать рабочих в Кремль, на поклонение царю…
Лидия не пришла
пить чай, не явилась и ужинать. В течение двух дней Самгин сидел дома, напряженно ожидая, что вот, в следующую минуту, Лидия придет к нему или позовет его к себе. Решимости самому пойти к ней
у него не
было, и
был предлог не ходить: Лидия объявила, что она нездорова, обед и
чай подавали для нее наверх.
— В сущности, город — беззащитен, — сказал Клим, но Макарова уже не
было на крыше, он незаметно ушел. По улице, над серым булыжником мостовой, с громом скакали черные лошади, запряженные в зеленые телеги, сверкали медные головы пожарных, и все это
было странно, как сновидение. Клим Самгин спустился с крыши, вошел в дом, в прохладную тишину. Макаров сидел
у стола с газетой в руке и читал, прихлебывая крепкий
чай.
— Впрочем — ничего я не думал, а просто обрадовался человеку. Лес, знаешь. Стоят обугленные сосны, буйно цветет иван-чай. Птички ликуют, черт их побери. Самцы самочек опевают. Мы с ним, Туробоевым, тоже самцы, а
петь нам — некому. Жил я
у помещика-земца, антисемит, но, впрочем, — либерал и надоел он мне пуще овода. Жене его под сорок, Мопассанов читает и мучается какими-то спазмами в животе.
Он отошел к столу, накапал лекарства в стакан, дал Климу
выпить, потом налил себе
чаю и, держа стакан в руках, неловко сел на стул
у постели.
— Все находят, что старше. Так и должно
быть. На семнадцатом году
у меня уже
был ребенок. И я много работала. Отец ребенка — художник, теперь — говорят — почти знаменитый, он за границей где-то, а тогда мы питались
чаем и хлебом. Первая моя любовь — самая голодная.
Клим Иванович Самгин
пил чай, заставляя себя беседовать с Розой Грейман о текущей литературе, вслушиваясь в крики спорящих, отмечал
у них стремление задеть друг друга, соображал...
Однажды Клим пришел домой с урока
у Томилина, когда уже кончили
пить вечерний
чай, в столовой
было темно и во всем доме так необычно тихо, что мальчик, раздевшись, остановился в прихожей, скудно освещенной маленькой стенной лампой, и стал пугливо прислушиваться к этой подозрительной тишине.
— Фу! Это — эпидемия какая-то! А знаешь, Лидия увлекается философией, религией и вообще… Где Иноков? — спросила она, но тотчас же, не ожидая ответа, затараторила: — Почему не
пьешь чай? Я страшно обрадовалась самовару. Впрочем,
у одного эмигранта в Швейцарии
есть самовар…
Вышло
у него грубовато, неуместно, он, видимо, сам почувствовал это и снова нахмурился. Пока Варвара хлопотала, приготовляя
чай, между Сомовой и студентом быстро завязалась колкая беседа. Сомова как-то подтянулась, бантики и ленточки ее кофты ощетинились, и Климу смешно
было слышать, как она, только что омыв пухленькое лицо свое слезами, говорит Маракуеву небрежно и насмешливо...
Клим первым вышел в столовую к
чаю, в доме
было тихо, все, очевидно, спали, только наверху,
у Варавки, где жил доктор Любомудров, кто-то возился. Через две-три минуты в столовую заглянула Варвара, уже одетая, причесанная.
Утром к
чаю пришел Митрофанов, он
был понятым при обыске
у Любаши.
— Он
у меня очень нервный. Ночей не спит, все думает, все сочиняет да крепкий
чай пьет.
Но еще более неприятные полчаса провел он с Макаровым. Этот явился рано утром, когда Самгин
пил кофе, слушая умиленные рассказы Анфимьевны о защитниках баррикады: ночами они посменно грелись
у нее в кухне, старуха
поила их
чаем и вообще жила с ними в дружбе.
—
Был я там, — сказал Христос печально,
А Фома-апостол усмехнулся
И напомнил: —
Чай, мы все оттуда. —
Поглядел Христос во тьму земную
И спросил Угодника Николу:
— Кто это лежит там,
у дороги,
Пьяный, что ли, сонный аль убитый?
— Нет, — ответил Николай Угодник. —
Это просто Васька Калужанин
О хорошей жизни замечтался.
— Я говорю Якову-то: товарищ, отпустил бы солдата, он — разве злой? Дурак он, а — что убивать-то, дураков-то? Михайло — другое дело, он тут кругом всех знает — и Винокурова, и Лизаветы Константиновны племянника, и Затесовых, — всех! Он ведь покойника Митрия Петровича сын, — помните,
чай, лысоватый, во флигере
у Распоповых жил, Борисов — фамилия? Пьяный человек
был, а умница, добряк.
Пушки стреляли не часто, не торопясь и, должно
быть, в разных концах города. Паузы между выстрелами
были тягостнее самих выстрелов, и хотелось, чтоб стреляли чаще, непрерывней, не мучили бы людей, которые ждут конца. Самгин, уставая, садился к столу,
пил чай, неприятно теплый, ходил по комнате, потом снова вставал на дежурство
у окна. Как-то вдруг в комнату точно с потолка упала Любаша Сомова, и тревожно, возмущенно зазвучал ее голос, посыпались путаные слова...
Вошла Лидия, одетая в необыкновенный халатик оранжевого цвета, подпоясанный зеленым кушаком. Волосы
у нее
были влажные, но от этого шапка их не стала меньше. Смуглое лицо ярко разгорелось, в зубах дымилась папироса, она рядом с Алиной напоминала слишком яркую картинку не очень искусного художника. Морщась от дыма, она взяла чашку
чая, вылила
чай в полоскательницу и сказала...
Бальзаминова (
пьет чай) и Матрена (стоит
у двери).
Бальзаминова. Ты не знаешь, а то,
чай, как не
быть. Такая ты незанимательная женщина: ни к чему
у тебя любопытства нет.
Красавина. Ну его! И без него жарко. Что такое
чай? Вода! А вода, ведь она вред делает, мельницы ломает. Уж ты меня лучше ужо как следует попотчуй, я к тебе вечерком зайду. А теперь вот что я тебе скажу. Такая
у меня на примете
есть краля, что, признаться сказать, согрешила — подумала про твоего сына, что, мол, не жирно ли ему это
будет?
Когда он с Тарантьевым отправлялся на тоню, в пальто
у него всегда спрятана
была бутылка высокого сорта мадеры, а когда
пили они «в заведении»
чай, он приносил свой ром.
С полгода по смерти Обломова жила она с Анисьей и Захаром в дому, убиваясь горем. Она проторила тропинку к могиле мужа и выплакала все глаза, почти ничего не
ела, не
пила, питалась только
чаем и часто по ночам не смыкала глаз и истомилась совсем. Она никогда никому не жаловалась и, кажется, чем более отодвигалась от минуты разлуки, тем больше уходила в себя, в свою печаль, и замыкалась от всех, даже от Анисьи. Никто не знал, каково
у ней на душе.
— Не шутя, на Мурашиной. Помнишь, подле меня на даче жили? Ты
пил чай у меня и, кажется, видел ее.
У них много: они сейчас дадут, как узнают, что это для Ильи Ильича. Если б это
было ей на кофе, на
чай, детям на платье, на башмаки или на другие подобные прихоти, она бы и не заикнулась, а то на крайнюю нужду, до зарезу: спаржи Илье Ильичу купить, рябчиков на жаркое, он любит французский горошек…
И письмо с очками
было спрятано под замок. Все занялись
чаем. Оно бы пролежало там годы, если б не
было слишком необыкновенным явлением и не взволновало умы обломовцев. За
чаем и на другой день
у всех только и разговора
было что о письме.
— Конечно, решаюсь. — Что же еще сделать можно? Я ему уже сто рублей задатку дала, и он теперь ждет меня в трактире,
чай пьет, а я к тебе с просьбою:
у меня еще двести пятьдесят рублей
есть, а полутораста нет. Сделай милость, ссуди мне, — я тебе возвращу. Пусть хоть дом продадут — все-таки там полтораста рублей еще останется.
То и дело просит
у бабушки чего-нибудь: холста, коленкору, сахару,
чаю, мыла. Девкам дает старые платья, велит держать себя чисто. К слепому старику носит чего-нибудь лакомого
поесть или даст немного денег. Знает всех баб, даже рабятишек по именам, последним покупает башмаки, шьет рубашонки и крестит почти всех новорожденных.
— А вот теперь Амур там взяли
у китайцев; тоже страна богатая —
чай у нас
будет свой, некупленный: выгодно и приятно… — начал он опять свое.
Звеневшие ключи
были от домашних шкафов, сундуков, ларцов и шкатулок, где хранились старинное богатое белье, полотна, пожелтевшие драгоценные кружева, брильянты, назначавшиеся внучкам в приданое, а главное — деньги. От
чая, сахара, кофе и прочей провизии ключи
были у Василисы.
Между тем они трое почти
были неразлучны, то
есть Райский, бабушка и Марфенька. После
чаю он с час сидел
у Татьяны Марковны в кабинете, после обеда так же, а в дурную погоду — и по вечерам.
У ней
есть шкафик, где всегда спрятан изюм, чернослив, конфекты. Она разливает
чай и вообще присматривает за хозяйством.